Пётр Киле - Эстетика Ренессанса [Статьи и эссе]

Достаточно сравнить Мадонну с младенцем в иконописи и Мадонну с младенцем у Леонардо да Винчи или Рафаэля... Мы видим либо окна с дальними видами под высоким небо, либо Мадонну с младенцем посреди природы, не говоря о портретах, когда феномен пейзажа проступает отчетливо, неся в себе некий сакральный или символический смысл.

Пейзаж и возникает впервые как жанр, заключая в себе высокое поэтическое значение природы и вообще жизни, как и портрет, с утверждением достоинства человека, - это все именно ренессансные явления, не узнанные до сих пор как таковые в отношении русского портрета  и русского пейзажа XVIII -  начала XX веков, о чем уже шла речь в книге эссе «Ренессанс в России» (2002 г.).

Но теперь, с расширением обзора ренессансных эпох, включая классическую древность, в «Опытах», для меня самого прояснивается многое в эстетике эпохи Возрождения и в России. В том, как русские художники потянулись из Италии и Парижа в Россию, в Москву, с объединением в свободное творческое содружество вокруг знатока искусств и мецената, баснословно талантливой личности Мамонтова, не было поворота от Европы или античности к русской старине, а было  проявлением универсализма интересов и талантов, с «национальной нотой», что естественно.

Поэтому эстетика русских художников, даже тех, кто, казалось бы, замкнулся в пределах Руси и Древней Руси до былинных времен, обнаруживает основные черты эстетики Ренессанса в Италии.

Картина Виктора Васнецова «Богатыри» (1881-1898) по своему поэтическому смыслу, то есть в плане эстетики и поэтики, сходна с «Давидом» Микеланджело. Здесь проступает та же перспектива, когда былинные или библейские времена и персонажи являются воочию перед современниками художника, как и сказать иначе, как живые, преодолев время и пространство и даже материальность воплощения (холст, краски или мрамор).

Такова эстетика Ренессанса и ее совершенное воплощение на холсте или в мраморе. В иные эпохи такой эффект недостижим, да у художников иные цели и задачи. Ренессансный художник воспроизводит «историю» из греческой или библейской мифологии, при этом приближая ее персонажей до своего времени, нередко окружая их своими современниками.

Мы стоим рядом с богатырями Васнецова. Временной дистанции между нами нет. Нам хорошо. Веет высоким, отрадным и героическим и от богатырей, и от лошадей, и от пейзажа.

Такова же и «Аленушка», девушка из сказки, проступившая воочию у пруда в лесу. Эстетика Ренессанса многомерна, сближает и сливает времена и эпохи, она символична и вместе с тем всегда телесно-материальна.

А вот «Портрет В.С.Мамонтовой» (1896) Васнецова. Перед нами повзрослевшая «Девочка с персиками»(1887) Серова. По первому впечатлению отдает сказкой, может быть, из-за темного с массой зеленой листвы фона; девушка в нарядном, светло-розовом платье, держит внизу пальцами ветку дуба или клена, глаза ее серьезны и даже строги. В контрастах темного и светло-розового ощущается тайна, как в «Весне» Боттичелли.

А если взглянуть на пейзаж «Речка Воря» (1880) Поленова, можно подумать, мы видим проступившую в чаще леса хозяйку тех мест, нимфу или наяду.

А если взглянуть теперь на «Девочку с персиками», такое впечатление, словно мы не просто вошли в дом, а вернулись из эпохи Возрождения в наше время, в дни нашей весны.

О творчестве других художников Абрамцевского кружка будет сказано отдельно либо см. статью «Эстетика отрадного» в книге эссе «Ренессанс в России» - о Серове и Врубеле, о которых тоже следует, вероятно, написать отдельные статьи, как и о первейших гениях эпохи Возрождения в Италии.

_______________________

© Петр Киле, 2007 г.

_______________________

Савва Иванович Мамонтов и художники, составившие Абрамцевский кружок, изначательно имели интерес к музыке и театру в полном соответствии с универсализмом устремлений ренессансной эпохи. Поначалу в доме Мамонтова в Москве и в Абрамцеве устраивали, кроме игры на рояле и пения, домашние спектакли и настоящие любительские спектакли, чем повсеместно увлекались в России с 80-х годов XIX века.

Это была глубоко артистическая эпоха, чему начало положили преобразования Петра Великого, его ассамблеи, его празднества, с возникновением очагов культуры в помещичьих усадьбах, не говоря о городах, с зарождением новой русской литературы, живописи, музыки, архитектуры и театра, с расцветом поэзии и искусств до высокой классики. Теперь ясно, это были не иное что, как ренессансные явления русской жизни и искусства, с культом не просто человека, а доброго человека, то есть добра и правды для всех, независимо от сословной принадлежности.

Это был новый гуманизм, вызревший в классической русской лирике и классической русской прозе, подхваченный в музыке и в живописи и разработанный, не без противоречивых крайностей, в литературной критике 40-70-х годов XIX века. Таким образом, новый гуманизм - явление прежде всего сугубо поэтическое,  это «лелеющая душу гуманность» поэзии Пушкина, музыки Глинки, театра Островского, словом, явление эстетическое, в котором присутствует и моральное требование гармонии и меры, то есть свободы и справедливости.

Поэтому новый гуманизм смыкается с эстетикой отрадного, что воплощает в себе Серов как личность и всем своим творчеством, как Пушкин, как Мамонтов, как вообще русское искусство и лучшие его представители. Это видно у всех художников Абрамцевского кружка и это же проступает в новых для них видах искусства - в музыке и театре, во что они вносят живопись, достигая синтеза искусств, в котором доминирует человеческий голос. Как некогда во Флоренции, в России рождается заново опера, русская опера.

Русская частная опера (или Московская частная опера), как и Абрамцевский художественный кружок, не просто затея промышленника и мецената, а явление новаторское по своим достижениям и эстетике, эстетике Ренессанса в России. Савва Иванович Мамонтов, будучи всесторонне одаренной личностью, берет на себя, говоря современным языком, роль мецената, продюсера и режиссера. При этом он находит опору у русской живописи и русской музыки, новой и вместе с тем сугубо классической, как сложилась к этому времени классическая русская лирика и классическая русская проза.

Не сознавать отныне, что это ренессансные явления в русской жизни и в русском искусстве, не имеет права ни один историк культуры, ни один искусствовед.

Русская частная опера открылась 9 января 1885 года спектаклем «Русалка» Даргомыжского, с декорациями В.М.Васнецова, И.И.Левитана, К.А.Коровина. В постановках Мамонтова именно художники будут воплощать единство художественно-сценического ансамбля, что подхватит Московский Художественный театр, и это неудивительно, ведь К.С.Станиславский с юности был близок к Частной опере.

В первый период - с 1885 по 1887 г. - в репертуаре Русской частной оперы преобладали иностранная опера и итальянские певцы, и это начинание могло бы вовсе заглохнуть, если бы в связи с Всероссийской промышленно-художественной выставкой в Нижнем Новгороде в 1896 году Мамонтов не возобновил постановки Частной оперы, с переходом к пропаганде отечественного репертуара, с привлечением Федора Ивановича Шаляпина, начинающего на сцене Мариинского театра баса.

Из воспоминаний Шаляпина известно, как неуютно себя чувствовал на столичной сцене артист, подвизавшийся в провинциальных антрепризах без школы и образования. Но его уже высмотрел Мамонтов, будучи в Петербурге, на сцене Панаевского театра в «Демоне» Рубинштейна в роли Гудала и попросил И.Я Соколова (баритон), который уже подписал контракт на летний сезон в Нижнем Новгороде, привезти с собой Шаляпина, который и не знал, что будет делать летом.

Федор Иванович неожиданно для себя оказался на Волге, где он вырос, в кругу Саввы Ивановича Мамонтова и художников Абрамцевского кружка. Мамонтов арендовал городской театр, собрал труппу, оркестр, хор; из Москвы было перевезено все театральное имущество: уникальные декорации, костюмы, бутафория. Он обратил особенное внимание на Шаляпина и им-то занялся, имея в виду предложить ему вступить в труппу Частной оперы.

О становлении певца-артиста в Частной опере Мамонтова оставил в высшей степени знаменательные воспоминания его племянник Платон Николаевич Мамонтов. «Репертуар молодого артиста не был обширен: Сусанин, Мефистофель, Гудал, Гремин, Мельник - вот и все, что знал молодой Шаляпин, начиная свою службу на сцене Частной оперы». Одно замечание Мамонтова: «Федор Иванович, ведь Сусанин не был боярин!» подвигло Шаляпина постепенно освободиться от всякой напыщенности и величавости, с тем и голос зазвучал изумительно. «Драматизм исполнения Шаляпина трогал до слез».